Закат. Поле. Пушки затихли. Всё было кончено... Где-то среди рвов и воронок от снарядов неподвижно лежал упавший лицом в грязь молодой солдат. Это был парнишка лет двадцати. Его открытые глаза были наполнены жалостью. Они были настолько святы, настолько безмятежны, настолько живы, что казалось, будто бы он сейчас заплачет. Но солдат не плакал...
Последняя слеза, выпущенная около двух часов назад, уже засохла. Его русые волосы, его карие глаза, его милые губки, его немного смешные веснушки... Всё это застыло. Осталось в прошлом... Будто бы в каком-то музее. А может оно так и было? Это поле-полюшко... Это поле было усыпальницей святых и грешных, верующих и атеистов, беспартийных и коммунистов, героев и трусов... В конце концов, это место было усыпальницей братских народов и захватчиков, посягнувших на их вольную жизнь!
Последняя слеза, выпущенная около двух часов назад, уже засохла. Его русые волосы, его карие глаза, его милые губки, его немного смешные веснушки... Всё это застыло. Осталось в прошлом... Будто бы в каком-то музее. А может оно так и было? Это поле-полюшко... Это поле было усыпальницей святых и грешных, верующих и атеистов, беспартийных и коммунистов, героев и трусов... В конце концов, это место было усыпальницей братских народов и захватчиков, посягнувших на их вольную жизнь!
Все эти "экспонаты" лежали по всему месту прогремевшей битвы. Все они имели свою историю, свою жизнь, свою семью, свои идеологические установки, своего "создателя"... И только этот молодой солдат оставался живым. Его раскинутые в сторону руки придавали ему святость. Он лежал как крест. Казалось, что именно этот парнишка взял на себя всю ношу той страшной войны... Тёмная воинствующая сила не отблагодарила его, но жизнь дала ему успокоение. Теперь он знал, что его гибель была не напрасной. Он сражался за народное счастье...
Тем временем, где-то в глухой деревне своего сынишку ожидала престарелая мать, на которой сказались годы бедствий. Она пережила и голод, и холод. Она пережила тиф и бессонницу. Она пережила войну! Каждый день этих четырёх лет для неё был адским. Но старушка держалась. Она не рыдала, она не грустила. Она жила ради своего сына. Это был её единственный смысл жизни. Однажды ей пришлось зарубить единственную корову, чтоб не умереть с голода и дождаться своего кормильца. Женщина была уверена в том, что её сын вернётся. Как же она ошибалась...
Тем временем, где-то в глухой деревне своего сынишку ожидала престарелая мать, на которой сказались годы бедствий. Она пережила и голод, и холод. Она пережила тиф и бессонницу. Она пережила войну! Каждый день этих четырёх лет для неё был адским. Но старушка держалась. Она не рыдала, она не грустила. Она жила ради своего сына. Это был её единственный смысл жизни. Однажды ей пришлось зарубить единственную корову, чтоб не умереть с голода и дождаться своего кормильца. Женщина была уверена в том, что её сын вернётся. Как же она ошибалась...
И вот уже несколько месяцев нету войны. С фронта в деревушку начали возвращаться отцы и сыновья. Семьи воссоединялись. В домах зажигался свет. Все ликовали, радовались и плакали от счастья. Пришёл Великий День Победы... И только в одном бревенчатом немного покошенном доме всё было тихо... Та мать неизвестного солдата всё ещё ждала своего сына. От него не шло никаких известий уже ровно 3 года, но надежда в ней не угасала. Она сидела возле окна и смотрела на закат, тот самый, который видел молодой солдат перед смертью. Часики тикали. Хромая кошка зализывала свои раны после падения на что-то острое. А мать с каждой секундой всё больше всматривалась в розовато-голубоватое небо. Вдруг в отражении стекла она увидела силуэт своего сына. Это была иллюзия... Это был совершенно другой человек... Сын соседки... В её памяти начали проскальзывать воспоминания о сынишке. Вся жизнь в этот момент прошла перед глазами. Мать посмотрела ещё раз на закат. В небе летали белые аисты. Она никогда не плакала... Глаза её начали заливаться слезами. И вот пошла первая слеза, затем вторая...
Доколе ей нужно было ждать этого народного счастья, если это счастье не досталось её сыну?
Доколе ей нужно было ждать этого народного счастья, если это счастье не досталось её сыну?
